Погас свет на экране, вновь появились трепетные язычки пламени на кончиках витых восковых свечей... Взгляды и головы всех присутствующих как по команде повернулись к Александру.
- Господа. Позвольте поприветствовать вас в начале новой эры. Эры кинематографа!
Ночь... Благословенная тьма, укрывающая людей своим покрывалом тишины и покоя, дарующая им отдохновение сна. Или время. Без помех поворошить свои мысли и воспоминания, упорядочить их, и разложить в правильном порядке. Один из постояльцев Ковенской тюрьмы коротал свои ночи именно так - вспоминал и думал. Не мешали ему ни холод, веющий от стен камеры, ни жесткий лежак, никогда не ведавший на себе матраса, или хотя бы сена. И даже раскатистый храп других арестантов воспринимался чем-то незначительным, вроде писка комара над ухом. Лучше уж храп, чем их попытки его разговорить, или даже завязать знакомство. Ночь, полная тягостных мыслей, крепкий сон днем - последние три дня не тревожили даже допросами, да и адвокат что-то позабыл... Неважно. Главное он знал, и свято в это главное верил - командир своих не бросает! Именно эти слова Демид раз за разом повторял, когда на сердце приходила тоска. В эту же ночь она давила особенно сильно. Седьмая ночь в камере. Долгая, длинная, бессонная...
Зато утренняя побудка вышла - лучше и не придумаешь. Едва слышно забренчала связка ключей в руках надзирателя, глухо проскрежетал замок, и отворившаяся ровно наполовину дверь пропустила в камеру очередного ее постояльца. Пока проснувшиеся "аборигены" (до завтрака-то еще полчаса, самый сладкий сон досмотреть мешают) таращились на непонятное пополнение, внешний вид коего вводил их мысли в полный раздрай, новичок без особой спешки осмотрелся. Хмыкнул, заметив специфический предмет, который некоторые заключенные именовали весьма поэтично и возвышенно - Марьей Ивановной, а те, кто не обладал тонкой душевной организацией, обзывали парашей. Повел носом, но морщиться не стал, ибо воняло в пределах допустимого, и продолжал всматриваться в сумрак камеры до тех пор, пока не заметил широкую спину в черном бушлате. Опять хмыкнул, привычным жестом поправил ЗОЛОТУЮ запонку на левой руке, и под тремя десятками взглядов неспешно прошествовал в угол камеры. Именно прошествовал - до крайности вальяжно и неторопливо, словно бы и не в тюрьме находился, а так, гулял себе по городским улочкам, в знойный летний день. Дорогущая одежда, уверенно-ленивые движения, и полнейшее пренебрежение к остальным собратьям по жизненным невзгодам - все это выдавало в нем птицу высокого полета. А раз так, то и прегрешения у такого господина могли быть только одни. Вернее одно, но во всем его многообразии и сложности - а именно мошенничество. Сразу становилось понятным и его высокомерие, дополненное господскими замашками. Ведь одно дело вытряхнуть кошелек у какого-нибудь пьяного (ну или трезвого, невелика разница) недоумка, - с помощью зуботычины, ну или там показав ножик-режик. С такой работенкой любой вахлак справится, тут особого ума не надо. И совсем другое дело, когда этот же кошелек добровольно раскрывают во всю ширь и глубину. При этом еще и слезно поблагодарят за то, что их денежками не побрезговали, да пригласят заходить еще, коли желание будет. Тут и голова соответственно моменту соображать должна, и язык должен быть подвешен как надо. Связи там всякие, знания господские - какой вилкой рыбу ковырять, а какой в котлету тыкать, танцульки-стишки... Одним словом, ума прямо-таки палата должна быть. Царская, ага. Странно только, что такую важную птицу к обычным воришкам да убивцам определили, обычно им хоромы куда как лучше отводят?..
- Ох!
"Не заметив" выставленной в проход между нарами ноги, новенький спокойно на нее наступил. И без малейших угрызений совести отдавил, всей своей немаленькой тушей. После чего, судя по легкому хрусту в ступне, "забывчивому" светил тюремный лазарет - то есть чистые простыни, много света и улучшенное питание. Остальные, по всей видимости, таких блестящих перспектив даже и не поняли, так как проход моментально освободился от всего, на что только можно было бы наступить.
- Погуляй немного, доходной.
Жилистый арестант гневно вскинулся, и совсем было хотел отказать (вернее послать, далеко и надолго), но под взглядом просителя удивительно быстро увял, и резво освободил нагретое место. Подскочил и его сосед, вечно хмурый бугай в странной, но удивительно удобной черной одежонке. Уж как только не пытались у него вызнать, где можно обзавестись такими шикарными вещичками - все отмалчивался, ирод. Одно слово - душегубец и жмот, ни себе, ни людям! Правда в этот раз вся его хмурость да неприветливость куда-то подевалась - наоборот, глаза так вылупил, словно собственноручно заделанного покойника рядышком увидал.
- Ваше?..
Уже вся камера проснулась, и с немалым любопытством наблюдала за встречей старых знакомцев. Да что там немалым - большим, очень большим любопытством, аж уши шевелились. Скучна арестантская жизнь на события, ой как скучна, а тут такое счастье привалило!
- Не спится, Демид?
- Никак нет, командир! А?.. А вы как здесь?
- Да вот, в гости к тебе решил зайти.
С изрядным сомнением поглядев на отполированные доски лежака, так и оставшийся пока безымянным мужчина достал из внутреннего кармана газету. Аккуратно ее расправил, постелил, и только после этого соизволил приземлиться на нары сам.
- Ну что, как оно? Обзавелся тут новыми приятелями? А то, поди, и друзей завел, среди сокамерников да надзирателей, а?
Вопрос сопровождала легкая улыбочка, да и голос звучал неопределенно - то ли спрашивают, то ли укоряют.